Елин Пелин (Рассказы и повести)
Источник всех зол в мире — страсти и влечения плоти, — тленной плоти, которая губит блаженство бессмертной души. Пока Адам гулял одинешенек по райскому саду, мир был совершен, ибо в мыслях у первого человека не было ничего, кроме бога, и душа его была ясна, как небо, к которому она стремилась. И хорошо ему было одному, не ведающему забот, среди лесов, озер и зверей. Женщина внушила ему мысль, что он равен богу, отравила кровь его грехом и загрязнила желанием душу его. Первопричина плотских влечений исходит от дьявола, и зачатие человека через страсть — нечисто.
На этой неопровержимой истине сошлись все святые угодники божии и радетели о спасении души человеческой. Святой Теодосий, основатель монастырей, созвал всех своих сподвижников на собор с целью обдумать этот вопрос и попросить у господа, чтобы зачатие людей происходило через невинный взгляд, а не через телесное беснование.
Просторная небесная зала наполнилась святыми. Они приближались, как видения, переступали порог с блаженной улыбкой, подходили к местам своим строго и озабоченно, и их бледные лица расточали в зале сумеречный свет, подобный тому, какой расточает утром в горах проснувшийся взор дня. В первых рядах этого необычайного собрания выделялся святой Григорий Богослов, над которым усердие к воздержанию сгустилось так, как сгущаются тучи. По обе стороны от него сидели святой Василий и святой Иоанн Златоуст. Во всей зале не было никого вдохновенней этой возвышенной троицы. Неподалеку от них находился св. Симеон Столпник, осененный духом премудрости божией, которая всегда избирает именно такие смиренные души и которая воздвигла его — простого пастыря бессловесных тварей — в пастыри одаренных даром речи овец. Возле него был великий Пафнутий. Бесчисленные тревоги земного существования еще бросали тень на его темные глаза. С лицом бледным, как иерусалимская стена, всматривался он в лики святых, с волнением ища неземную красоту Тайс — мечту, которая составляла двигатель его существования и с которой взял его к себе всевышний.
Близ него сидел придавленный горбом своим св. Андрей, Христа ради юродивый. И было там много-много других святых.
Святые женского пола с умиленными лицами, смиренно скрестивши руки, ютились на последних местах. Они сидели не шевелясь, стыдливо склонив головы и ввиду щекотливости вопроса, поставленного собранием, не решались поднять глаза. Среди них была и болгарская святая Петка Самарджийская — единственная, имевшая смелый, самоуверенный вид.
Святой Теодосий сел на место председателя, надел на голову светлый свой нимб и, объявив заседание открытым, произнес:
Святые божьи угодники, вам известна цель нашего собрания. Кто желает выступить?
В последних рядах нервно, торопливо поднялся молодой высокий святой, с лицом темным, как отраженье луны в смолистых водах мертвого моря.
Прошу слова, — промолвил он.
И голос его прозвучал вдохновенно и сладостно, как последняя молитва мученика, умирающего за Христа.
Кто вы? — спросил председатель.
Все присутствующие обратились в ту сторону с удивлением: никто его не знал.
Я — разбойник, распятый вместе с Христом. В святцах меня нет, видимо, по недосмотру, но бог удостоил меня участи вечно быть среди вас, подобно тому, как совесть не покидает человека. Я не имею права обсуждать великий вопрос, ради которого мы здесь собрались, так как я недостоин, но хочу обратить ваше внимание на то, что здесь есть и другие недостойные.
Среди присутствующих послышался ропот.
Кто заронил тебе в голову такое подозрение? — раздался возмущенный голос из их рядов.
Иуда, — ответил разбойник. — Иуда, который тоже не удостоился быть причисленным к лику святых, но деяние которого, хоть и недостойное, послужило причиной искупления рода человеческого через страдания и воскресение Христа.
Новая волна недовольства всколыхнула собрание. Святые стали креститься.
Я считаю, что все мы здесь недостойны обсуждать вопрос о плотской страсти… — продолжал он.
Святые склонили головы.
… Но самыми недостойными, кого собрание должно отстранить от участия в заседании, являются следующие: пророк Малагия, который был благообразен больше телом, чем душой; преподобный Максим Грек — ученейший святогорский монах, который вмешивался в женские дела и препятствовал русскому князю Василию Иоанновичу развестись с женой Соломонией и жениться на Елене Глинской; потом святой Иероним, который всю жизнь провел среди женщин, красавиц римлянок, — то обстоятельство, что он очутился здесь, среди святых, говорит в его пользу, однако он не может быть в достаточной мере беспристрастным в вопросе, от решения которого зависит судьба женщины. По той же причине надо удалить из собрания и болгарского представителя — святого Дамаскина из Габрова, так как он был повешен за то, что приставал к одной хорошенькой свиштовской турчанке; ему не следует оказывать ни малейшего снисхождения, несмотря на бесспорную истину, что болгарин задним умом крепок. Подлежит удалению и великомученик отец Пафнутий, посвятивший всю свою жизнь спасению души прекрасной Тайс, которую он безумно любил. Нужно еще удалить святого Павлина Милостивого, обратившегося из язычества в христианство под влиянием жены — знатной и красивой римлянки. И еще — преподобного Ефрема Сирина, за грехи молодости. Не оказывайте ему снисхождения ради доброго имени родителей: жизнь опровергает речение, будто добрый корень дает непременно добрые плоды.
Перехожу к святым женского пола. Удивляюсь, как богобоязненность, которую они носят в нежных сердцах своих, не удержала их от появления здесь. Многим из них это можно простить, но еще больше таких, которых необходимо удалить. Например, святая Синклития. Она сказала: «Воск топится от огня, душа расслабляется от похвал», — но, несмотря на это, была писаной красавицей и пробуждала в мужчинах грешные мысли. Святая Варвара и сподвижница ее Юлиана хоть и помрачили добровольно красоту свою — самое сильное оружие, которым дьявол вооружает плоть, — однако, раздетые догола перед пыткой, вызывали в толпе не столько удивление своим долготерпением к мукам во имя Христа, сколько восхищение бесподобной красотой своих персей. Надлежало бы отстранить и преподобную девицу Аполлинарию, внучку Маврикия, проведшую жизнь под видом мужчины в монастыре святого Макария и подробно изучившую мужскую душу. Отстранить надо и болгарскую святую Петку Самарджийскую, которая, несмотря на противоборство с земными радостями, несмотря на пост, осталась такой же толстой, а влага в глазах ее свидетельствует о вечно возбужденной плоти. По вопросу же, ради которого мы здесь собрались, скажу: не уничтожайте искушения, ибо тем самым слишком облегчите подвиг спасения души.
Несмотря на убедительность представленного оратором списка, никто из перечисленных отстранен от участия в заседании не был, дебаты продолжались три дня и три ночи, не приведя ни к какому решению.
На третий день великий святой Иоанн Златоуст устроил для всех участников ужин. Стол был накрыт под большим пологом виноградных лоз, увешанных зрелыми гроздьями.
Севши смиренно в ряд, приглашенные с чистой радостью смотрели, как святой хозяин сам подносит яства белыми своими руками.
Но после первой же ложки св. Теодосий обернулся к св. Иоанну Златоусту со словами:
— Иван, а ведь похлебка не соленая.
Эти смиренные слова повторили хором все гости.
Святой Иоанн Златоуст молча встал с места, взял щепоть соли из солонки и прошел вдоль всего стола, держа руку над сосудами и делая вид, будто солит их содержимое.
Гости снова принялись за еду. И опять сказали хором:
— Иван, похлебка не соленая.
Святой Иоанн Златоуст опять взял соли из солонки и обошел весь стол, пронося соль над посудой, но не выпуская из щепоти.
Когда гости в третий раз заявили, что похлебка не солена, он, взяв соли в щепоть, посолил похлебку и, выпрямившись, промолвил:
— Как похлебка не стала соленой оттого, что к пей лишь поднесли соль, так и зачатие человека не может совершиться от одного взгляда на мужчину. Да будет так, как устроил бог, — грех же, привнесенный дьяволом в зачатие, искупим покаянием. И да будет земным подвигом человека стремление души к богу через красоту и истину.
При этих словах св. Иоанна Златоуста все перекрестились и сказали:
— Аминь!